В Год малой родины пред­ставители государственных СМИ Гомельской области побывали на Будакошелёвщи­не. Здесь свято берегут и раз­вивают то, что принято назы­вать исторической памятью и самобытностью. На террито­рии каждого из 15 сельских исполкомов созданы музейные комнаты об особенностях жиз­ни и быта окрестных деревень. Среди них — центр народно­го творчества в Чеботовичах, Губичский дом ремёсел, Гусе­вицкий центр народного ткаче­ства. О каждом объекте, экспо­нате и людях можно написать не один очерк или репортаж.

Но дело, в конечном счё­те, не в этом. Организаторам семинара вольно или неволь­но удалось главное: через при­косновение к нашей общей истории заставить каждого задуматься над не самым про­стым вопросом — так что же такое малая родина? Та, кото­рая пишется со строчной бук­вы, но с первых дней жизни и до последнего вздоха челове­ка живёт в его сердце.

Трудная задачка. Прежде всего потому, что само поня­тие «родина» столь много­гранно, объёмно и одновре­менно индивидуально, что его впору сравнить со знаменитой матрёшкой. Которую разби­раешь, разбираешь, а конца-краю не видно…

Хорошо помню времена, когда служил на Дальнем Вос­токе. В стране, которая вся — от Карпатских гор до Тихо­го океана — была моей Роди­ной. И всё же там, в тайге, сре­ди сопок и горных стремитель­ных рек, я, выходец с белорус­ского Полесья, чувствовал себя временщиком. Нет, всем серд­цем любил те безумно краси­вые места, восхищался непо­средственностью и добротой местных эвенков, даже 50-гра­дусные морозы не вызывали у меня раздражения. Но сво­ей настоящей родиной я всег­да считал «Большую землю». Ту, что за Уралом. Поэтому

когда самолёт из Благовещен­ска, Тынды или Хабаровска приземлялся в суетной Москве, только тогда начинал ощущать себя дома.

Но не долго. Потому что никакие красоты и искусы каменного мегаполиса не мог­ли остановить моё стреми­тельное желание побыстрее оказаться в родной Белару­си. Хорошо, если удавалось «урвать» билет на авиарейс до Гомеля. Чаще приходилось трястись бессонные часы в поезде. Где, безбожно дымя в тамбуре, с нетерпением погля­дывал в мутное окно, жадно ловя первые признаки того, что поезд уже не в России. И самыми верными из них были не хрипло-неразборчивые ноч­ные объявления на больших и малых станциях, а железно­дорожные переезды с остано­вившимися перед опущенны­ми шлагбаумами автомобиля­ми. Помните, у Розенбаума: «как молитву читать номера ленинградских машин»? Вот так и я всматривался в стоя­щие грузовики и легковушки и чуть не кричал от радости, когда видел на них белорус­ские номера. Тем более наши, гомельские.

А когда после несколь­ких дней перелётов и переез­дов выходил из вагона на род­ной перрон гомельского вок­зала, выдыхал с облегчением — дома! Хотя в глубине души понимал, что лукавлю даже перед самим собой. Никогда не ездил от вокзала до дома на такси, всегда на обществен­ном транспорте. Вглядывался в казавшиеся поголовно род­ными лица земляков, смотрел в окно на заметно изменивши­еся с последнего приезда ули­цы и дома и с какой-то восто­рженной тревогой ждал, когда водитель объявит мою оста­новку. На родной улице с тру­дом удавалось подавить поч­ти непреодолимое желание заорать во всё горло и бегом, наплевав на объёмный чемо­дан, рвануть к родной с дет­ства калитке…

А через несколько дней уже опять собирался в доро­гу. Потому что до боли хоте­лось пройтись босиком, с зака­танными до колен штанами, по родной деревне. Где ещё жила не такая уж старенькая, как сейчас понимаю, бабуш­ка. Хотелось побывать в став­шем родным городе курсант­ской юности Львове, съездить к друзьям в не менее родной Крым, а после прогуляться по широким проспектам совсем не чужого мне Минска.

Так где же она, моя Родина? Хоть большая, хоть маленькая, хоть совсем малипусенькая…

Читайте также:

Где ваша малая родина и с чем она у вас ассоциируется?

Александр Евсеенко, фото Марии Амелиной, "Советский район".